Одна вода питала и лес и море – подземная река малым сосудом по чёрным корням текла к солёному сердцу. Протекала она и под королевством, где одна из городских улиц нечаянно выстроилась вдоль её русла.
Никто не знал, какой была река. Была ли её вода опалово-мутной, заблудился бы в её капле свет? Что снилось людям в домах, выстроенных вдоль неё, почему так часто ночью то в одном, то в другом окне вспыхивает огонь и тут же гаснет – что привиделось спящему?
Улица оседала, вымощенное болото ползло, и снилось людям провисшее небо.
Есть ли у подземное реки берега? Зной и чертополох, стрекотание и вибрация. На останках мая распускается язва июня. Шаг идущего против течения священника густеет, чёрный поток увлекает за собой кровь и дыхание; священник, сносимый невидимой рекой, давно не служил, просто присматривал за церковью, к которой сейчас и шёл.
Конечно, громада храма поднималась выше всех домов на улице, и, конечно, тяжестью своей утопла глубже всех. От убранства остались только искромсанные перекосом стен лики святых. Но в свете свечей они казались золотыми, и великолепной оставалась купель, отшлифованная веками и оттого сияющая. Узор из бутончиков роз распускался на пузатой бронзе, и прежде часто спорили – выкован он или вылит, так он был тонок. Купель всегда была полна воды, недвижимая, она просыпалась, только когда в неё окунали новорожденного при крещении; но уже давно вода спала, защищённая стенами церкви, не шла рябью.
А сегодня священник-сторож был взволнован чудом, – в купели он нашёл большую рыбу, она замерла на дне, лишь чуть играющие на розоватой чешуе искры выдавали тихое движение. Рыба скользнула по круглым стенкам к поверхности воды, и человек увидел, что она безглазая, как все подземные твари.
До августа священник не отходил от купели. Осенью, когда на деревьях расцвели просветы, а земля под ними покрылось золотой чешуёй, он исчез. Его снесло течением к морю, он стал пиратом.
Октябрьской ночью прибыл новый бесполезный настоятель, и сейчас же захотел увидеть храм. Свечей там больше никто не жёг, и казалось, что стены уходят в небо: так высоко поднялся тёмный свод, что свет принесённого человеком огня не мог коснуться его. Во мраке блестел бронзовый колодец, блеск серебра всплывал из него на чешуе странной рыбы, и вместе с ним – всплеск, вкрадчивый голос воды взлетал и эхом возвращался оттуда, куда не проник свет – невидимый свод храма перешёптывался с купелью.
Никто не знал, какой была река. Была ли её вода опалово-мутной, заблудился бы в её капле свет? Что снилось людям в домах, выстроенных вдоль неё, почему так часто ночью то в одном, то в другом окне вспыхивает огонь и тут же гаснет – что привиделось спящему?
Улица оседала, вымощенное болото ползло, и снилось людям провисшее небо.
Есть ли у подземное реки берега? Зной и чертополох, стрекотание и вибрация. На останках мая распускается язва июня. Шаг идущего против течения священника густеет, чёрный поток увлекает за собой кровь и дыхание; священник, сносимый невидимой рекой, давно не служил, просто присматривал за церковью, к которой сейчас и шёл.
Конечно, громада храма поднималась выше всех домов на улице, и, конечно, тяжестью своей утопла глубже всех. От убранства остались только искромсанные перекосом стен лики святых. Но в свете свечей они казались золотыми, и великолепной оставалась купель, отшлифованная веками и оттого сияющая. Узор из бутончиков роз распускался на пузатой бронзе, и прежде часто спорили – выкован он или вылит, так он был тонок. Купель всегда была полна воды, недвижимая, она просыпалась, только когда в неё окунали новорожденного при крещении; но уже давно вода спала, защищённая стенами церкви, не шла рябью.
А сегодня священник-сторож был взволнован чудом, – в купели он нашёл большую рыбу, она замерла на дне, лишь чуть играющие на розоватой чешуе искры выдавали тихое движение. Рыба скользнула по круглым стенкам к поверхности воды, и человек увидел, что она безглазая, как все подземные твари.
До августа священник не отходил от купели. Осенью, когда на деревьях расцвели просветы, а земля под ними покрылось золотой чешуёй, он исчез. Его снесло течением к морю, он стал пиратом.
Октябрьской ночью прибыл новый бесполезный настоятель, и сейчас же захотел увидеть храм. Свечей там больше никто не жёг, и казалось, что стены уходят в небо: так высоко поднялся тёмный свод, что свет принесённого человеком огня не мог коснуться его. Во мраке блестел бронзовый колодец, блеск серебра всплывал из него на чешуе странной рыбы, и вместе с ним – всплеск, вкрадчивый голос воды взлетал и эхом возвращался оттуда, куда не проник свет – невидимый свод храма перешёптывался с купелью.
Пьер и Жиль