Королева плакала, и роза, не понимавшая ничего, кроме смеха, вцепилась в её белый виссон платья. Пытаясь высвободиться, королева исцарапала шипами пальцы, ведь это закон – только цветы могут безнаказанно ранить царей. Но королева решила наказать розу, и недостаточно просто выкорчевать куст, на казнь преступницы вызвали палача. Непременно палача!
Тени были ещё синие, сад ещё заткан бархатом ночи, но там, где непредсказуемо падало солнце, бархат превращался в золотой атлас. У розового куста, отяжелённого росой, дремал караул. Установили плаху, обитую голубым шёлком, и в этом выражался бунт палача против неприличной казни. Только испорченное сердце может желать смерти цветку, всё существо которого и так увядание, отцветание и смерть. Известная причуда королевы, десерт из лепестков, пускала дрожь по коже слуги: в желании есть цветы он чувствовал что-то глубоко скверное, как в желании пить кровь. Это совсем не то же, что срезать тюльпан и унести с собой как жертву красоты, для любования.
Голубой шёлк призван был показать чистоту розы: чистотой голубого покрова после того, как венчик скатится в траву. Но из под топора брызнула пульсирующая струйка, и киноварь разошлась по ткани. Королева привстала под ненужным в утреннем солнце навесом и засмеялась. Палачу теперь нужно выкопать розу с корнем. Но у розы не оказалось корня: вместо него было настоящее сердце. И оно билось, пока не расползлось на куски под тупым лезвием. Цветы стали бледнеть, их краска оказалась настоящим румянцем, и пульс заставлял запахи вибрировать в воздухе. Королева никогда уже больше не плакала.

Пьер и Жиль "Плакальщицы"